Танец равноденствия

Влажный, пряный запах мха.

Встаю на колени. Подол мгновенно пропитывается влагой. Днем шел дождь, капли тяжело падают с деревьев, с глухим стуком разбиваясь о поваленные стволы. Странный, пугающий звук. Тянет обернуться, посмотреть, может и правда кто подходит мерными шагами, шелестя плащом по опавшим листьям и стуча посохом об корни. Нет. Рано. Еще не наступило его время. Когда лед скует реки и солнце не сможет подняться выше верхушек сосен, лишь тогда...

Сбор трав окончен. Гроздья рябины потемнели от ночных заморозков.

В лесу сгущаются сумерки.

Пора идти. Сегодня каждый чувствует этот зов, обещающий завершение его трудов.

Беззвучны шаги по сухим листьям, молчит лес. Лишь большой черный ворон, восседающий на кривой, похожей на изломанную руку, ветке тополя издает хриплый карк и косит синим глазом. Здравствуй, брат.

Кочки привычно пружинят под ногой. Болото манит, зовет пройтись по мягкому мху и погрузиться в темную, холодную, но такую уютную, успокаивающую воду. Шаг, другой... Среди мха блестит черное зеркало воды, стебли болотных растений начинают оплетать ноги, поднимаясь все выше... Остатки воздуха выходят из легких, оставляя пустую, никому больше не нужную оболочку погружаться все ниже. А есть ли дно у этого болота? Знающие это не слишком разговорчивы.

Солнце закрывает небольшая, но непроницаемая до свинцовой серости туча. Мгновенно темнеет.

Вдалеке от тропы, рядом с покосившимся скелетом низкорослой сосенки, виднеется фигура, бледная той белизной, что бывает от долгого пребывания в воде. Далекая, холодная, молчаливая. Отсюда не видно, но знаю, что глаза у нее будто два озерца ледяной черной воды, густой, глубокой и чуть маслянистой, заглянешь туда - не вынырнешь, воздуха не хватит вернуться. Она здесь очень давно, как, впрочем, и все мы. Долгий срок. Сколько поколений сменилось там, за границами наших владений?

Сперва люди приходили часто. Мне не хватает их песен. Они чувствовали свою связь с нами, приносили дары, просили о милости.  Сколько стариков приходило в леса, зная, что найдут здесь смерть куда правильнее, нежели дома. Да и смертны ли они? Или это воистину бессмертие - чувствовать как из твоего тела растет трава и отдавать себя бесконечному кругу возрождения?

Теперь - другие. Боятся, не видят, не ходят в одиночку.

Она пришла недавно и долго сидела, глядя на гладкую воду небольшого озерца, сокрытого в зарослях орешника. Я стояла за спиной, глядя на худые вздрагивающие плечи. Сколько времени прошло, прежде чем она затихла и обернулась, подняв ко мне спокойные серо-голубые глаза? В них не было ни решимости, ни боли, ни удивления. Пора.

Теперь она лежит на самой границе леса и болота. Нашла ли она тот покой, о котором просила? Я знаю ответ.

Вновь свет. Солнце опускается ниже, почти касаясь кружевного края леса. В этот час и лес, и болото оказываются расцвечены сумасшедшими, причудливыми красками, загорающимися в полную силу на этот краткий осенний вечер, чтобы после безвозвратно поблекнуть.

Я иду через болото там, где никто из ныне живущих не найдет тропы. Заходящее солнце жидким золотом ласкает крупные ягоды клюквы, багровой короной лежащие на бурых кочках. Искривленные остовы невысоких березок резко контрастируют с темными оттенками мха и маслянистыми озерцами воды.

Невдалеке, по кромке леса, идет старик. Сгорблен, немощен. В руках дубовый посох. В серую шляпу воткнуто перо кукушки, а вокруг, дрожа, перемигиваются блуждающие огоньки. Быстрый взгляд, лукавая улыбка и он исчезает, лишь только его касается солнечный луч.

Впереди из болота, подобно древнему мамонту, встает одинокая скала.

У подножия - буйство красок. Мхи всех возможных оттенков покрывают глыбы, создавая причудливый узор, среди которого обнаженной костью ярко белеет изъеденный временем и ветрами камень. Здесь многие деревца сохранили свою листву и теперь низкое солнце победно играет последний аккорд на желтых, багряных, оранжевых, бледно-охристых уборах.

Наверх среди камней петляет едва заметная тропинка.

Чем ближе к вершине, тем меньше красок. Прежнюю радость сменяет серый камень и бурый лишайник. Ядовитый запах болота остался внизу, пахнет холодом. Ветер крепчает, с севера несутся тучи.

С покатой вершины, выровненной погодой за сотни лет, открывается вид на наш мир, до самых его, теперь уже таких таких близких, границ. С западной стороны скала, столь пологая в других местах, обрывается отвесным утесом.

Практически на самом краю утеса, уцепившись корнями за трещины, стоит старая могучая яблоня, с чудом сохранившимся яблоком на одной из верхних веток. Ее корявый ствол долгие годы силится сломить непогода. Но она крепка и конец этому противостоянию случится еще очень и очень не скоро.

Рядом с ней сидит юноша, увлеченный игрой с крысиным черепом, надетым на прутик боярышника. Темные волосы скрывают лицо, но среди прядей нет-нет да и сверкнет лукавый взгляд мудрой птицы.

Высокая грозная старуха с царственной осанкой стоит на краю обрыва и тихо поет длинную песню на языке, столь древнем, что скала вторит ей низким глухим гулом, а ветер подхватывает слова и кружит их над болотом, и все живое, заслышав их, склоняется пред нею.

В тени игриво поблескивают зеленые глаза лесного кота. Он трется о ствол яблони и негромко шипит на тучи. Потом, первым почувствовав, что час настал, устремляет немигающий взгляд к летящей гряде облаков.

Сила волнами накатывает на скалу, обволакивает ее и уходит дальше.

С севера, вместе с космами тумана, величаво приближается гигантский лось.

Шаги его не приминают траву, не ломают низкорослые деревца. Хозяин леса поднимается на утес. На шкуре его темно-зелеными, серыми, черными подтеками растет лишайник, с рогов свисают седые космы мха, в глазах горит зеленый с тлеющими желтыми искорками огонь. Он издает оглушающий трубный рев, осязаемо летящий над водой и эхом откликнувшийся от далеких скал.

Мир замолкает, вслушиваясь в абсолютное безмолвие. Ни зверь, ни птица, ни лист на ветке не смеет шелохнуться в эти минуты. Воздух становится густым и тягучим, время останавливает свой ход. Несколько мгновений кажется, что земля не выдержит такого напряжения, она извергнет из себя могучую скалу, вместе с неподвижными фигурами, застывшими на краю обрыва.

Половина солнечного диска скрылась в полосе тумана. Лес вздрогнул. Болото издало глубокий, утробный стон. По воде пробежала рябь.

Вдалеке раздается лай и завывание своры. Нечто, темнее и быстрее туч, несется над лесом, задевая верхушки могучих сосен, поднимая ветер, увлекающий с берез последние листья.

Взлетаю ввысь. Удар грома. Хей-хей! Ярость своры врывается в сознание, сметая остатки оцепенения. Веселое, дикое, бесшабашное бешенство захватывает, призывает мчаться вслед за ветром, вытравливая из себя сонную осеннюю хандру и наводя ужас на припозднившихся путников. Но вот поднята призрачная рука их господина и ярость стихает, остается тлеть углями под пеплом в ожидании своего часа. Из клубящейся черной тучи по-прежнему раздаются хохот, рычание и завывания, но до срока они лишены силы.

Смотрю в призрачное лицо, чуть касаюсь руки.

Наш путь окончен, колесо года медленно повернулось к зиме. Наступает время холодных ветров и темной, гнетущей тоски. Его время.

Наш путь окончен.

Тьма обретает плоть, напряжение отступает. Подобно сухой бесполезной оболочке опускаюсь на скалу. Наступившая тишина давит, зовет сомкнуть веки. Темнота окутывает болото обманчиво нежной холодной пеленой, обещая долгий сон, подобный смерти.

Лось удаляется, растворяясь в густом тумане.

На землю со стуком падает яблоко. Ветер шелестит редкой листвой, колышет осоку. На небе загораются крупные осенние звезды.